И вот теперь, стоя перед самым первым, изученным мной дневником — "Теория магии, расширенный полный курс", я нерешительно сжимал в руке этот самый нож. Жалко было книгу, до слёз. Мало того, что просто рука не поднималась на этот шедевр магического ментального искусства, так и те чувства, что меня сейчас обуревали, мешали мне решиться на последний шаг. Это, наверное, как предать память всех тех волшебников, что невольно поучаствовали в создании подобной вещи. От этого я ещё больше Волан-де-Морта ненавижу. Он ведь, сука, в свой крестраж сливал память магов, а пользовался этими знаниями лишь на жалкий процент. Он мог только подсматривать информацию, но не владеть ею, как я. Это Ханешь смог скомпоновать, отфильтровать и сделать такое чудо, как эти все базы знаний. Пусть я — это всё же я, но и отпечатки, небольшие отголоски личностей мёртвых волшебников и на меня повлияли. От магического юриста мне досталась толика осторожности и осмотрительности, от артефактора — созерцательность и спокойствие; а от магозоолога — небрезгливость и отмороженность, и это только те, кто первые на ум приходят. Не сказать, что все маги были добропорядочными и законопослушными ребятами, но в большинстве своём, всё же, были достойными людьми. Ведь был и колдомедик с его небольшой фанатичностью и преданностью делу, и маг-боевик с постоянной чуйкой на неприятности и рефлексами убийцы, и ещё многие другие со своими тараканами. Пусть всё это не сильно на мне отразилось, но мой характер всё же продолжает претерпевать изменения, и что получится в итоге, я предположить не берусь.

В момент, когда нож пробил обложку дневника, я почувствовал, как что-то рвётся в голове, спадает усталость и напряжение, и постепенно проходит непрекращающаяся уже месяц головная боль. Тлеющий и на глазах рассыпающийся в невесомый пепел дневник вызвал очевидное чувство дежавю. Как будто не ножом, а клыком василиска орудовал. Нужно было что-то подобное раньше сделать, но я, наверное, подсознательно боялся, что с уничтожением дневников потеряются и знания, которые я уже выучил.

Уменьшив количество книг моей виртуальной библиотеки до неизученных, ощутил огромное облегчение, а тоненькую книжицу по шаманизму, которую мучил до этого уже три ночи подряд, изучил всего за час и принялся за Химерологию.

***

— Гарри! Вставай! Лекция уже кончилась,— сердито тормошила меня Гермиона.

— Ну хватит уже,— хмуро сказал, я зевая во всю пасть.

На лекции Бинса я как-то уютно придремал на толстенном талмуде, от чего на моей морде отпечаталось тиснение кожаной обложки старинного фолианта, которое я сейчас с раздражением растирал ладонью на своём лице. Это была та самая книга про метаморфа, что упоминала Гермиона, и которую мне без каких-либо препятствий выдала наша библиотекарша мадам Пинс.

Пока я только прочитал чуть больше половины, и теперь с подозрением смотрел на Гермиону. Книга действительно оказалась написана архаичным английским с большим количеством датских или норвежских слов, что свидетельствовало о том, что неизвестный писатель был совсем не магом. Обычно в те времена маги на латыни либо на греческом свои труды ваяли, и без такого дикого количества ошибок и простонародных выражений. Почему же я смотрел на Гермиону подозрительно? Так всё дело в стилистике, не побоюсь этого слова, эпохального творения. Текст был переполнен яркими эротическими сценами, почти на грани, почти порнографическими.

"Исход семьи Шомма в земли друидов". Из названия я сначала подумал о каком-то героическом эпосе с преодолением группы людей всевозможных опасностей при этом самом исходе. Оказалось, что на обложке отображён лишь результат, и почему эти самые Шомма свалили всей толпой в эти самые земли… мда. Все дело было в Айвене Шомма по кличке "Хор-Пересмешник".

Сильный волшебник, опытный воин, умелый метаморф и в то же время клептоман, обманщик и блядун, что летописец описывал с неприкрытой завистью, и выставлял чуть ли не как доблесть. Но этот крендель был действительно примечательной личностью, чувак, что называется, отжигал… Одна только сцена с маггловской баронессой, некой леди Оррой, чего стоит. Перекинувшись в здорового волкодава, два месяца он жил в спальне баронессы, как пёс-охранник, попутно каждую ночь наставляя густые и ветвистые рога барону Оррою, воевавшему в это время своего соседа, тоже барона.

"…его уд великолепный за её белоснежными ланитами…"

Нда… Так ещё после всего внаглую обнёс сокровищницу баронского замка.

Посмотрев окончание текста, я выяснил, что кончил он закономерно плохо, по пути подставив всю свою семью. Но ушел красиво, ничего не скажешь. После того, как этого Хора перестали привлекать маггловские аристократки, он стал наведываться к замужним магичкам и его практически сняли с молодой жены тогдашнего наследника Ноттов, когда он притворялся этим самым наследником… активно так притворялся. В последующем бою, метаморфа объединёнными усилиями восьми магов упокоили, но перед этим он отправил к Хель половину нападавших. Вот потому-то семья Шомма и отправилась к друидам на рога аж в нынешний Уэльс и потом очень долго воевала с родом Ноттов. Теперь же Шомма перекрестились в Шоммингов, и их наследник Альберт Шомминг сейчас даже учится на четвёртом курсе Рейвенкло. Видимо, кровь даёт о себе знать и у него тоже присутствуют ярко выраженные признаки латентного метаморфа в виде постоянно стоящих дыбом волос.

Несмотря на очень специфический текст, в книге были великолепные гравюры, выполненные с достойной тщательностью, и как многие в волшебных книгах, движущиеся. Хорошо хоть там не были отображены постельные подвиги метаморфа. Иначе эта книга была бы суперпопулярной среди всех поколений молодых магов Хогвартса и к сегодняшнему моменту она была бы затасканной и потрёпанной, как и любой другой бестселлер. Несколько анимированных картинок показывали три боевые формы метаморфа и процесс преображения. Пёс, похожий на лохматого мощного крокодила; длинноногий, четырёхлапый чешуйчатый ящер и перекаченный стероидами бабуин. Сила, скорость и ловкость. Суммируя — книга была интересна только этими изображениями, и получалось, что этот старинный метаморф не имел универсальной боевой формы, а предпочитал узкоспециализированные воплощения. Хотя, могло быть и такое, что он не был специалистом в анатомии и химерологии, ведь тогда можно не такие убогие формы себе сконструировать.

— Интересные книги вы читали, будучи первокурсницей, мисс Грейнджер,— заметил я, ухмыляясь и запихивая фолиант в свою сумку.

— Откуда я знала, что в библиотеке и такие книги есть?— покраснев, смущённо буркнула она.

— Ну да, ну да,— задумчиво ответил я. — К сожалению, тут нет ничего нам полезного… почти ничего. Я вот, например, узнал, что есть несколько интересных поз, которые до сегодняшнего дня слабо себе представля…

— Гарри Джеймс Поттер!

***

Сегодня Хэллоуин и я уже традиционно не ожидал от этого дня ничего хорошего. По воспоминаниям за оба предыдущих курса, в этот день случалась какая-либо хрень. То тролль, то проснувшийся василиск. Эти оба воспоминания вгоняли меня в дрожь и холодный пот. Если бы я не подсуетился, то сейчас бы и Блэк в полубезумном состоянии бродил по округе, дразнил дементоров, мотал мне нервы неопределённостью и ниндзей пробирался по тайному ходу к гостиной нашего факультета с ножиком в зубах. А я такого не хочу, и вообще, зарабатывать потом радикулит в наколдованных спальниках на гранитном полу меня совсем не прельщает.

Несмотря на то, что в этот день погибли мои родители, по этому поводу я не чувствовал ничего. Ни какой-то светлой грусти, ни сожаления, ни чувства мести, ничего, кроме напряжения и готовности к неприятностям. Как бы это не смотрелось со стороны и не характеризовало меня как их сына, но они сейчас мертвы, а дерьмо, свалившееся на меня, и в котором я барахтаюсь который год — вот оно, здесь и сейчас.

Поэтому сейчас я сидел в Большом зале Хогвартса и вяло ковырялся в очередной оранжевой херне с тыквенным запахом, тыквенным вкусом, и Мерлин побери, тыквенным цветом. Найти бы того ублюдка, кто придумал на этот праздник такое меню и медленно поджарить его пятки. Или нет! Лучше заставить съесть за раз все эти пироги, пудинги, запеканки, желе, пирожные и ещё сотню различных блюд из тыквы и, сука, в конце, вколотить в его глотку вон тот галонный графин с ненавистной мочой тыквы. Страшный этот праздник — Хэллоуин. И в первую очередь для моего желудка. Это вон, Уизлюк аж давится какой-то очередной тыквенной фигнёй и чавкает, как на свиноферме. Его такая пытка и не проняла бы. Поди ещё бы и счастлив был бы.